Андрей Тарковский — великий режиссер, на которого равняются до сих пор многие кинодеятели по всему миру. Его судьба непроста, его творчество показательно, его не все понимают с первого раза, а порой не понимают вовсе. Я долго опасалась знакомиться с творчеством Тарковского, боясь не понять или не уловить сути. В итоге узнавать его фильмы я стала с конца: первым было «Жертвоприношение» — теперь вот «Ностальгия». Поводом стал XII международный кинофестиваль «Зеркало» в Ивановской области.
«Ностальгия» 1983 года предшествовала фильму «Жертвоприношение». По сюжету и транслируемым в этих фильмах посылам можно проследить, какие чувства Тарковский испытывал вдали от дома, семьи, родины. И это совсем не чужеродные непонятные эмоции — они знакомы каждому человеку, хоть раз покидавшему родные места. Известно, что Андрей Арсеньевич в своем творчестве поднимал вопросы веры, реализации, взаимоотношений, поиска себя. Каждый его фильм — как рассуждение или изыскание, в каждом сложные обстоятельства накладываются на некую проблему. Автор же старается решить ее хотя бы внутри сюжета. Поэтому зритель всегда находит в фильмах Тарковского знакомый образ, привычную ситуацию или повод для размышлений.
Я могу сказать, что многие вещи — уже после просмотра и анализа «Жертвоприношения», — понятны без дополнительных поисков и разъяснений в фильме «Ностальгия».
Например, поднимается в начале вопрос: почему женщины молятся чаще? Вскользь, в диалоге… а в итоге оказывается, что мужчине вера чуть ли не нужнее. Главная героиня в самом начале фильма отправляется в пригородную церковь. Там она никак не может постичь сути таинства, у нее даже не получается преклонить колени. В середине фильма, когда попытка повторяется, девушка попросту падает. В церкви на ее вопрос о разнице между мужчинами и женщинами относительно веры священнослужитель отвечает очень просто. У каждого своя роль, и у женщины она такова, что приходится много терпеть и молчать. И потому к богу женщины обращаются чаще. Можно выразить согласие или напротив, можно просто проигнорировать эту мысль, но отрицать ее актуальность нельзя. И вот прошло минут 10 от силы, а ты уже сидишь и думаешь: как же Я к этому отношусь?
Сначала даже соглашается: вот так и есть, мужчинам бог не нужен. Не требуется сам факт уверования. Однако затем, по ходу фильма, находишь некое опровержение. Хотя не сказать, что сюжет действительно имеет развитие. Церковь для героини выглядела как небольшое уютное темное и тихое место с низким потолком. Когда главный герой появлялся в декорациях разрушенного храма, у того не было крыши, почти не было стен, и деревья росли буквально из пола. В этом храме не было людей. Однако нужны ли они? Не сразу даже понимаешь, что на экране — пристанище веры. Кажется, будто это лишь иллюзия, или руины старого особняка, а то и просто облик чего-то утерянного.
Следующая ветка — ностальгия. Тут понятно: Тарковский снимал фильм в Италии, где в итоге ему пришлось остаться. Но изначально тема тоски по родному и любимому была вызвана вовсе не репатриацией. В 1982 году был подписан контракт с итальянцами, затем был пятидесятилетний юбилей, съемки… В 1983 году в Каннах «Ностальгия» получила сразу три награды: Приз за режиссуру, Приз ФИПРЕССИ и Приз экуменического жюри*. После окончания командировки Андрей Арсеньевич с семьей хотел остаться в Италии на протяжении еще трех лет. В этой просьбе режиссеру отказал председатель Госкино СССР Филипп Ермаш, посчитав ее совершенно недопустимой. Вернуться Тарковский не мог, так как из двадцати с лишним лет работы в Госкино семнадцать лет он фактически был безработным. На этой почве также у творца возникло сильное недопонимание с отцом. В одном из писем ему Андрей Арсеньевич называет фильм «Ностальгия» в высшей степени патриотическим, и многие мысли отца выразились в нем.
Но о фильме. Главного героя зовут, как и режиссера, Андрей. А в фильме есть момент, где он адресует другу письмо (либо это часть его книги), описывая в нем свое состояние. Это письмо подписано именем крепостного крестьянина — композитора, сбежавшего от крепостной жизни, скучающего, но избегающего возвращения. Понятно, что ради свободы и сам Тарковский не хотел возвращаться. Так что в данном случае облик писателя, живущего в Италии, как и облик крепостного, о котором он говорит — это проекции. Андрей скучает, ему тяжело, он хочет вернуться, он в застое — но не может. Он болен, меланхоличен, его мало что интересует, и отдаленность от родной земли приносит боль. Эта безысходность знакома другим героям, в иной форме.
Это то, что и я могу понять. Какие-то принципиально важные жертвы мужчин, которые не смогли защитить и удержать семью, которые не смогли (ради жизни) остаться рядом с близкими/родными, не дотянули «ношу» ответственности… В фильме эта идея воплощается в двух образах. Первый — Андрей, писатель, у которого дома осталась семья. Второй — новый знакомый Андрея, который лишился семьи. Получается так: один мужчина был вынужден оставить самых родных, а другой так старался защитить любимых, что потерял их раз и навсегда. Они оба тоскуют и ищут возможности искупить вину. Если вопрос вам чужд, можно познакомиться с волшебной книгой Жана-Мишеля Генассии «Клуб неисправимых оптимистов» — чтобы осознать всю тяжесть репатриации. Но вернемся к наши героям. Нам не заявляется напрямик, в лоб, о том, как тяжел выбор между свободой (жизнью) и семьей. Этого выбора у большинства просто не бывает. И все-таки в какой-то момент в процессе просмотра у зрителя появляется это ощущение — безысходность от отсутствия выбора, невозможность что-либо поменять, свершившийся страх упущенного момента.
Действительно, что может выбрать адекватный человек: остаться в чужой стане или вернуться и быть расстрелянным или сосланным… Андрей работает над книгой, выжимает ее из себя, и это вдохновением не назовешь. Он все время в себе, а его окружению остается лишь гадать, в чем же проблема. Его новый друг терзается иначе — как человек, жаждущий спасти семью, да и человечество — и, очевидно, с этой задачей не справившийся. Его считают сумасшедшим, он живет аскетично, и еще верит, надеется, что не все потеряно. В итоге оба приходят к богу — в мыслях, в порывах, в страхе, что исправить уже ничего не успеют.
Тема веры и искупления греха через жертву несколько раз возникает во второй половине фильма. Сложно говорить об этом без спойлеров, поэтому я вопрос развивать не буду. Однако мысль, что хоть что-то можно изменить, исправить через большой поступок, есть у каждого из двух «потерянных» мужчин в фильме «Ностальгия». И оба идут на некую жертву, пытаясь оправдаться — то ли перед богом, то ли перед семьей, то ли перед самими собой.
Чуть не забыла. Вопрос непонимания между разными нациями встает как еще один дополнительный груз для человека, который места себе не находит в чужой стране. Вопрос непереводимости искусства (поэзии, например). Двое ведут диалог, и у них нечто вроде дискуссии. Дама недовольна, что мужчина «не идет на контакт», а он не то чтобы не хочет — он не может. Как бы он ни старался, его мысли находятся далеко, и думает он лишь об одном. Поднимается вопрос: что же нужно, чтобы возникло понимание?
— Какие?
— Государственные.
Опять вопрос ссылок и репатриатов, да. Но к нему примешивается тоска по родине. Главный герой прожил два года в Италии, но очень часто в фильме высказывался на русском. Так и Тарковский — за несколько лет жизни в Италии он выучил лишь несколько слов.
Итога нет, потому что на вопрос «остаться или уехать?» нет ответа. Его искали многие, пока существовал СССР. Да и сейчас, без жестко закрытых границ, для многих он ключевой. Свобода или родина? Никто, находясь в уме и здравии, не сможет сделать выбор, пока его не вынудят.
Вот об этом фильм. Хотя прямым текстом вам никто ничего, конечно, говорить с экрана не будет. Пожалуй, единственным намеком для зрителя остается лишь смена цвета в кадре.
*- независимая кинонаграда, вручаемая на различных фестивалях с 1973 года. Была создана кинодеятелями, исповедующими христианство. «Экуменизм» — это идеология всехристианского единства.
